Начало
До городского перинатального центра добираемся за 30 минут. Расположен он в лесном массиве. Вековые сосны склонились под тяжестью снега, все дорожки замело, здание погрузилось в сон. Кое-как находим нужный подъезд, звоним. Пока заспанная, недовольная медсестра идет в приемное и отпирает нам дверь, делаем фото на память на фоне центра (уже после родов, распечатав фотографию, поняла, насколько неадекватно выглядела в тот момент, не смотря на всю браваду и, как мне казалось, неплохое самочувствие). Снова выплывают кадры из прошлого — вот я стою наполовину раздетая, дрожащая то ли от холода, то ли от страха пред такой тетенькой в белом халате в приемном покое. А сейчас мне все нипочем — пусть ворчит и ругается, я знаю, что рядом со мной надежное и крепкое плечо.
— Кто здесь рожать? — пристально глядя на нас двоих и поражая своей догадливостью, интересуется тетенька, -Давайте обменку, проходите, переодевайтесь. А вы куда? -эти слова она уже адресует мужу.
— Как куда, на партнерские роды, — ничуть не смутившись, блещет эрудицией муж. К слову сказать, он успел уже быстренько переобуться.
— Какие роды?! — переспрашивает с ноткой раздражения в голосе тетенька.
— Совместные роды. А что, разве нельзя? Мы узнавали, нам сказали, что можно. Вот у нас и одежда, чтоб переодеться, есть — и халат специальный, и шапочка.
Медсестра с явным облегчением вздохнула:
— Конечно нельзя, карантин!
Карантин! Как я могла забыть про него? Как он вообще мог приключиться на нашу голову, когда все шло так хорошо?! В происходящее трудно поверить.
Пытаемся уговорить медсестру, но она неприступна. Непрерывно повторяет одно и тоже голосом, срывающимся на визг: «Девушка, прощаемся с мужем! Молодой человек, освобождаем помещение! Утром позвоните и все узнаете! Давайте, давайте!!» И двигает его потихоньку к выходу прямо в тапочках.
Делать нечего, прощаемся, как и три года назад. С той разницей только, что телефон у меня здесь никто и не думал отнимать; поэтому мы договорились с мужем, что он уйдет и останется сидеть в машине. А если потом, когда я поднимусь в родовую, ничего не изменится, я ему должна буду перезвонить, и тогда только он уедет домой.
Попрощались. Я оказалась в большой комнате. Там медсестра из приемной и еще какая-то женщина провели со мной все необходимые медицинские манипуляции. Расспросили, взвесили, обмерили, сделали клизму. Бритья снова удалось избежать (побрилась накануне дома) и даже длина ногтей на этот раз всех вполне устроила.
Этот перинатальный центр по оснащению однозначно превосходил в несколько раз тот роддом, в котором я рожала в первый раз. Начиная от комнаты, в которой делают клизму (с удобным унитазом, душевой кабиной и кушеткой), и заканчивая отдельными родовыми боксами с современным оборудованием и кроватью-трансформером все было просто на высоте.
Очень странно, но манипуляции с клизмой чудесным образом замедлили частоту схваток (в мае 2008 г. все было наоборот). Появилось ощущение, что они и вовсе прошли. Вот какую злую шутку порой играет с нами наш организм… Вспоминая про то, как мне за один день удалось побывать и в родовой, и в обычной палате патологии, а потом снова в родовой, при этом не избежав двойной порции клизмы (которую некоторые вообще боятся чуть ли не больше самих родов), я с ужасом представляла, что будет, если схватки сейчас прекратятся.
Закончив все гигиенические процедуры, выхожу и попадаю в руки новой медсестры. Она ведет меня к лифту. Поднимаемся на третий этаж. В отделении тишина, и только из соседнего бокса выглядывает девушка, одетая в родовую рубашку и шапочку. Смотрю на нее и улыбаюсь. Ощущаю, что мы с ней будто части одного целого, но при этом у каждого своя дорога и идти по ней придется одному… Прямо напротив боксов, за столом под уютно горящей настольной лампой что-то быстро записывает в журнал женщина-врач. Из ближайшего к ней бокса выходит акушерка. Обе очень милые и приветливые. А главное — глядя на них, никогда не скажешь, что на дворе разгар ночи — нет и следа усталости, раздражения, недовольства. Проходим в смотровую. Пытаюсь как-то начать разговор про мужа, который ждет в машине, но врач перебивает: «Потом, все потом; давай сначала посмотрим, какие там у тебя дела».
Забираюсь на кресло, готовлюсь к довольно ощутимой боли, но ее нет… Конечно, присутствуют неприятные ощущения, но совсем не такие резкие, как при осмотрах на прошлых родах.
«Ого-го… Раскрытие-то 4 пальца! Будем колоть пузырь!» — ошарашила она меня. Моей радости нет предела! Конечно, я читала, что зачастую вторые и последующие роды могут протекать гораздо быстрее первых, но чтобы раскрытие в 4 см… Как, когда, почему я почти ничего не ощутила? Я уже начинаю в уме прикидывать, как скоро может наступить полное раскрытие, как вдруг — новое известие от врача. На этот раз довольно неприятное: воды зеленые… Что такое чистые и прозрачные околоплодные воды, я помнила по прошлому разу, а вот о «зацветших» приходилось только читать. Наклоняюсь, чтобы посмотреть… Зрелище не для слабонервных. Я бы сказала, что они даже не зеленые, а черные (из-за присутствия мекония). Врач переглядывается с акушеркой.
— Что ты там про мужа-то говорила? Зови его, пусть поднимается. Совсем не лишним будет его присутствие.
Ледяной страх начинает подступать к горлу, в смотровой как-то резко похолодало.
— Да не бойся ты, — успокаивает акушерка. — Раскрытие хорошее. Будем сердечко ребеночка мониторить. Глядишь, к утру уж и родишь. Пошли в бокс!
По дороге все допытываюсь, от чего такое могло произойти и чего ждать, если что-то пойдет не так. Акушерка объясняет, что, если не переходила (а я точно знаю, что нет, даже запас небольшой остался), то, может, переболела чем-то во время беременности. А как тут не переболеть, если старший из садика чего только не приносил! Горестно вздыхаю… На мой второй вопрос она даже отвечать не захотела. Сказала только, что дежурной детской реанимации они сообщили… Становится очень страшно! На часах — три часа ночи.
Родовой бокс порадовал своей чистотой и современной оснащенностью. Стены и пол покрыты белым кафелем, на потолке — лампы дневного света. Справа — небольшая комнатка для манипуляций с малышом (мне очень нравится эта часть родовой, она вселяет какую-то надежду, наполнена теплотой, хочется уже скорее видеть там своего новорожденного ребенка); слева — какие-то медицинские приборы и большая напольная лампа. Посреди комнаты — кровать-трансформер. Высокая, с большими бортами. Около нее — небольшой крутящийся стульчик; позади — огромное окно. Все лаконично, нет ничего лишнего. Пока устраиваюсь на кровати, схватки уже идут полным ходом. Начинает сильно знобить (знакомое ощущение еще по первым родам — зубы прямо-таки отбивают такт, и невозможно ничем это прекратить). Пытаются присоединить КТГ, но кровать подо мной ходит ходуном. Накатывает очередная схватка… И я понимаю, что больше уже мое тело мне не подвластно…
Вот они — эти ни с чем не сравнимые ощущения нечеловеческой боли! Их оправдывает только одно — те, ради кого мы все это терпим. А еще они имеют свойство забываться. В памяти остается только общая картина боли, которую лично я где-то глубоко в подсознании носила все эти 3 года после первых родов. И вот теперь все повторилось вновь!! Зажмурившись, я ждала, когда вот-вот должно стать легче… В ушах стоял звон… И сквозь него гулким эхом прозвучал знакомый, родной и такой необходимый мне сейчас голос. Я открыла глаза и не смогла сдержать улыбки: так мило, трогательно и немного растеряно выглядел мой муж, облаченный в одноразовый халат, который был на 2 размера меньше, с такой же одноразовой шапочкой на голове. В этот момент схватка отошла, и наступило время передышки.
— Ну, как ты тут? Хорошо выглядишь!
— Хм, ты тоже!
Я взяла мужа за руку — холодная… Странно, мерзну я, а руки холодные у него…
Устроившись на том самом маленьком стульчике возле кровати, он стал следить за частотой пульса ребенка. Датчик постоянно съезжал, особенно во время схваток, и тогда вместе с перебоями в сигнале замирало мое сердце… Вошла акушерка, посмотрела на датчик, обнадежила, что все идет хорошо.
Во время схваток мой муж массировал спину. Это, действительно, до поры до времени здорово помогало. А в перерывах, которые неумолимо становились все короче, мы шутили и даже иногда улыбались. Но вот наступил тот критический момент, когда массаж перестает помогать, а во время очередной схватки моим единственным желанием стало оторвать поручень кровати. И тут начались потуги. В прошлый раз о потугах у меня осталось какое-то неоднозначное воспоминание. И теперь я точно знаю, почему. Эпидуральная анестезия, применяемая в первых родах, здорово обезболила, дав мне возможность отдохнуть; но стало практически не возможно различить потуги. Я просто не понимала, когда необходимо начинать тужиться. На этот раз в эпидуралке мне было категорически отказано — последствия «зеленых вод» никто не мог предсказать; боялись, что ребенок мог их наглотаться, и тогда бы анестезия только усугубила его состояние. Без обезболивания потуги показались мне во много раз болезненнее самих схваток. Внутри все разрывалось на части. Причем сдерживать их совершенно не представлялось возможным. На мои безумные вопли прибежали сразу и врач, и акушерка. Проверка раскрытия — врач в недоумении. Раскрытие полное!! Огромные часы над входной дверью показывают пять часов. Шесть сантиметров за два часа! Я все еще никак не могу поверить, что остался всего один шаг. Кровать трансформируют в кресло, муж выходит в коридор. Репетируем потугу и ждем очередную схватку. «Раз — два — три — поехали!» Ничего… Успеваю потужиться еще только один раз, и снова ничего. Передышка. «Раз — два — три! Давай!» И снова ничего… А я-то была твердо уверена, что после прошлых родов знаю, как надо тужиться. И вот примерно на 4 схватке что-то начинает получаться, но «не дожимаю». До последнего не делают эпизиотомию — надеются, что смогу сама. Увы, в руках акушерки вновь сверкнули ножницы, а вслед за ними, прям на следующей схватке, никого не томя ожиданием, возвестив всему миру о своем рождении, появилась маленькая темноволосая девочка.
Ее крик прорезал тишину морозного мартовского утра, стремительно ворвался в нашу жизнь, навсегда разделив все, что было, на «до» и «после». Я держала ее плачущую на груди и плакала сама… Я ждала и надеялась на повторение этого трогательного момента практически с самого рождения сына! Ведь момент, когда ты держишь на груди своего новорожденного ребенка — это самая большая, бесценная и ни с чем несравнимая награда за труд.
А совсем рядом, за дверью, стоял тот, кто не испугался, кто пошел со мной до конца, кто был рядом не только в радости, но и в трудную минуту, и чья помощь и поддержка мне очень помогли… Впрочем, как и всегда в жизни.
Наконец акушерка позвала мужа посмотреть на дочку. Впервые за все время пребывания в роддоме он казался немного растерянным, но было видно, что гордость переполняла его. Теперь можно было выдохнуть спокойно.
Мне очень повезло, что роды были быстрыми, и ребенок не успел наглотаться вод с меконием. Дежурившая бригада деткой реанимации была отпущена сразу после осмотра дочки педиатром. Мы поздравили друг друга, немного поговорили и попрощались до вечера. После ухода мужа мне еще предстояла процедура обработки и зашивания надрезов. На этот раз обезболивание состояло из лидокаина, поэтому чувствовалось практически все, но эту боль уже можно было терпеть…
А за окном постепенно начинался новый день. Еще по-зимнему холодное солнце озаряло опустевшее помещение родового блока. По коридору, грохоча и постукивая, проехала тележка с завтраками, послышались голоса, чей-то смех, детский плач. В кувезе посапывала моя крошечная дочка, для которой волею судьбы этот обычный день стал самым главным в жизни. А я лежала рядом со льдом на животе и думала, что если когда-нибудь мне случится пройти через это еще раз, я бы хотела, чтобы все было так, как было сегодня!
Личный опыт
